Об итогах работы секции «Культурология искусства» V Российского культурологического конгресса рассказал её сомодератор – Александр Леонидович Казин, доктор философских наук, профессор, научный руководитель Российского института истории искусств, Заслуженный работник культуры РФ.
Vроссийский культурологический Конгресс явился крупным событием нашей общественно-научной жизни. В ходе пленарных и секционных заседаний были поставлены и всесторонне обсуждены наиболее актуальные вопросы современной культуры. Мне пришлось руководить секцией по культурологии искусства, поэтому остановлюсь подробнее на итогах её работы.
На секции было представлено 14 докладов самого различного содержания – от древнего наскального рисунка и социалистического реализма в живописи до искусства как репрезентации травмы и семейных мастерских в Забайкалье. Столь же разнообразна была методология, от субъективно-описательной до коммуникативно-функциональной. Докладчики далеко не во всем были согласны между собой. Много вопросов, в частности, вызвало сообщение о соотношении мужского и женского начала в искусстве ХХIвека, а также роль медиатора (куратора) в музейной экспозиции. С другой стороны, я бы выделил доклады К.А.Кокшенёвой «Между словом и цифрой: новейшие тенденции в современном театре» и М.Ю.Фефилова о перспективах российского кино. В итоге сформулирую некоторые выводы, вытекающие, на мой взгляд, из состоявшейся дискуссии.
Искусство – это символика совершенного в несовершенном. Этим искусство отличается от неискусства и постискусства. В качестве предметного носителя такого символа может выступить любая вещь или жест (звук, слово, изображение, объёмная пластика, человеческое тело). Художник и его эпоха вольны символизировать совершенное в меру своего видения. Для одного — это будет икона, для другого – знаменный распев, для третьего – лирическое стихотворение, для четвертого – мизанкадр или мизансцена. Этот ряд характеризует собой расхождение (эволюцию и инволюцию) культур, рассматривающих названные создания в качестве произведений искусства.
В свою очередь, зритель/слушатель/читатель вправе принять или отвергнуть предлагаемую символику как художественную истину (совершенство) или ложь (несовершенство). В обоих случаях осуществляется ценностно-цивилизационный акт избрания искусства – классического, модернистского или постмодернистского.
В наиболее общем плане под классикой понимают совершенство в своем роде, но так как этих «родов» несчетное множество, то формальная родо-видовая трактовка классики приложима, по факту, к чему угодно – «классический авангард», «классический сюр», «классический китч» и т.д. В отличие от подобного произвольного словоупотребления, где «все кошки серы», на основании услышанного и продуманного на секции складывается понимание классического как символики присутствия совершенного в несовершенном – будь то храм Покрова на Нерли, «Пророк» Пушкина или «Всенощная» Рахманинова.
Вторая ключевая категория, привлечённая в качестве эвристического инструмента в докладах на секции, и, вместе с тем, оппозиционная относительно классики – это модерн. Модерн предстаёт как антропоцентрическая норма искусства, переносящая – вопреки теоцентрической классике – смысловой центр культуры (и всей цивилизации) с совершенного на несовершенное, с божественного на человеческое. Проще говоря, модерн ищет совершенства в несовершенном, которое там, по определению, отсутствует (кризис гуманизма). Зародившись в Европе в эпоху Барокко, Реформации и Просвещения, модерн как принцип творческого сознания достиг своего апогея в начале ХХ века в лице т. н. «авангарда» (в том числе в России), и завершился, по существу, во второй половине прошлого столетия, после двух мировых войн, причиной которых во многом послужила сама модернистская экспансия социально-экономического и идеологического плана.
Наконец, третья позиция эстетического сознания и художественно-культурной практики, обсужденная на секции, – это постмодерн, игроцентричная версия искусства и культуры, их направленность на самое себя. Как таковая, она имеет место уже в авангарде, но там она по большей части остается средством, а не целью. В постмодерне подобная направленность самоцельна. В культурологическом смысле постмодерн – это «целесообразность без цели», «игра стеклянных бус», не зависящая от совершенного и не ищущая его. Это постискусство, покинувшее дух, и само покинутое духом. Пользуясь средствами как традиционных, так и новейших «технических» муз (виртуальная реальность, «симулякр»), постмодерн, по факту, не создает эстетического объекта, предпочитая коммуникацию по его поводу. Как раз этой цели служат разнообразные инсталляции, перформансы, флешмобы и просто «акции», конвертирующие упомянутую коммуникацию в информационный капитал – итоговую оценку того или иного проекта в условиях массового общества и спекулятивного арт-рынка.
Таким образом, как показала состоявшаяся на секции дискуссия, основная теоретическая и практическая задача культурологии искусства стремится сегодня к тому, чтобы на различном творческом материале проследить историческую типологию порождающих моделей художественной культуры в их соотношении со смысловым ядром цивилизации прежде всего отечественной – в сравнении с иными социокультурными практиками. Произведение искусства – это символический экзистенциально-эстетический и, в конечном счете, религиозно-мировоззренческий выбор человека. Выбирая (выделяя, маркируя) художественное событие как таковое, читатель/зритель/слушатель и его культура выбирают себя.
